Многоуважаемый Дмитрий Дмитриевич!

Очень давно получил от Вас письмо, отклик на «мысль о многом» и задержался ответом не только потому, что быстро я на такие письма не умею отвечать, но и потому что июль-июнь были заняты госэкзаменами. Кроме того, у меня сейчас гостят внуки. Глубоко сочувствую Вашей немощи, но думаю, что Ваш пессимизм не оправдается, и я надеюсь повидаться с Вами в 1951 г., когда я твердо решил несколько подкрепить своё здоровье в Кисловодске. Я чувствую себя неплохо, делаю порядочные экскурсии, плаваю по Волге, но несколько сдал по сравнению с прошлым годом и говорят, что в моем возрасте Кисловодск очень полезен. Я там, как лечащийся, ни разу не был.

Очень тронут Вашим подробным разбором; однако мне кажется, что разногласия между нами гораздо меньше. Вы кончаете Ваше письмо следующими словами: "При Вашем рационалистическом настроении вся эта философия неисправимого мистика покажется не только неподходящей к настоящему времени, но и ложной при обычной вере в возможность понять все окружающее, представляющемся мне мраком, в которой тускло горит огонек, окружающий небольшую площадь, к которой сводится вся Вселенная во всем ее многообразии с никогда непостижимыми жизнью и смертью".

Я вполне согласен и с Вами и с Бергсоном, что наше сознание освещает только небольшую часть не только мира, но и нашей собственной психики, но из этого вовсе не следует делать вывод, что мир принципиально непознаваем.

Есть все основания полагать, что на ранних стадиях органического мира самосознание совершенно отсутствует. Затем появляется сознание чисто чувственное, без общих идей и без понимания собственных целепологающих действий и, наконец, у человека появляется сознательная целенаправленная деятельность. По-настоящему, вопросы понимания мира поставлены всего несколько сот лет, и уже все-таки достигнуты крупнейшие успехи и нет никаких оснований думать, что мы не могли бы двигаться в понимании бытия даже при наличной психической организации. И, наконец, нет оснований отрицать возможность повышения нашего психического уровня. Рационализм в моем смысле заключается вовсе не в том, чтобы считать что мы сейчас все можем понять, а только в том, чтобы не ставить заранее границу нашему познанию и не допускать ничего такого, что нельзя было бы в том или ином отношении рационально обосновать. Я охотно называю себе нигилистом, хотя мое мировоззрение решительно отличается от такового у Базарова, но нигилизм определяется как такое самосознание, при котором решительно все подвергается критике разума и не принимается ничего, что эту критику не выдерживает. На современном же уровне вашего развития разум должен ясно понять свою ограниченность и не ставить никаких пределов к эмпирическому исследованию.

Вы указываете, что "разум" отвергал гипотетизм, телепатию в т.д. Человеческий разум не безошибочен и даже величайшие ученые склонны делать ошибку в смысле того или иного прогноза. Вы совершенно правильно указываете на прекрасное сравнение Ньютона о том, что величайший учёный подобен человеку, гуляющему по берегу океана и собирающему камешки, которые выкидывает океан, но весь океан остается для него неопознанным. Но, во-первых, методы исследования океана могут улучшаться, а во-вторых, сам Ньютон кажется, поставил прогноз о невозможности устранения хроматической аберраци, и что, как известно, оказалось неверным. В области гипнотизма, телепатии, ясновидения и прочего было так много шарлатанства, что законно было мнение даже умных людей считать, что здесь все шарлатанство, но мы знаем, что не было такого периода, когда бы все ученые считали это шарлатанством. В период господства дарвинизма, механизма и прочего Крукс, Уоллес, Бутлеров не разделяли общих взглядов. Сейчас мы знаем, что вопросы телепатии, ясновидения изучаются экспериментально и как будто есть очень много серьезных доводов в пользу признания реальности этих явлений. Вообще трудно провести ясную границу между ползучим эмпиризмом и правильным свободным отношением к фактам. В наши дни появились удивительные работы. Я, например, читал в Ленинграде работу одного китайского д-ра медицины (образование получил в Париже), где сообщается о 20-летних опытах по самозарождению клещей в стерилизованной среде. Из описания опытов, как будто выходит, что они производились с строжайшим соблюдением всей современной асептики, приводятся фотография и микрофотографии, вся работа носит совершенно, казалось бы, научный характер, но оказывается, что у автора появляется клещи или сначала в форме яичек или прямо в готовом виде, причем в разных областях Китая получаются разные виды. Автор приходит к заключению, что никакого превращения видов друг в друга нет, а что все виды самопроизвольно зарождаются в определенных условиях. Должны ли мы признать эти факты доказанными и сделать заключение о том, что Пастер ошибался, что был прав его противник Пуше, как это думает Бошьян и некоторые наши современники, выступающие с аналогичными головокружительными работами? Мне думается, что мы вправе отклонить эти выводы без рассмотрения, так как они противоречат всему накопленному материалу. На основе работ Пастора построена вся современная медицина, давшая огромные успехи и отвергнуть Пастера на основании даже 20-летних опытов, допустим субъективно честного человека, мы можем только в том случае, когда этот человек нам покажет, каким же образом последователи Пастера достигли таких успехов на основе ложных взглядов Пастера. Вот этого принципа, по-моему, необходимо держаться во всех тех случаях, когда появляется какое-то сенсационное открытие. Если его открытие не противоречит проверенным данным, то его можем принять, если оно обоснованно опытами и рассуждениями. Например, теория относительности, несмотря на всю ее парадоксальность, не встретила длительного противодействия, так как она вовсе не отвергала ньютонову механику, а только показывала, что она недостаточно точна. В биологии же многие "новаторы" вводят некоторое, часто даже обоснованные положения, и совершенно не заботятся о том, чтобы объяснить целые огромные комплексы фактов, объясняемые враждебными им теориями. Протест против гипнотизма, телепатии имел некоторое основание, так как было время, когда физико-механическое объяснение ряда биологических явлений создавало, казалось бы, законную иллюзию о возможности истолкования всей жизни физико-механическим путем. Но это время давно прошло и сейчас цепляние за идеологию Бюхнера, Боварова и др. объясняется или невежеством или тупым догматизмом. Разум тут решительно не при чем. Сейчас помимо всяких фактов гипнотизма и телепатии и проч. простое рассмотрение биологических фактов заставляет отвергать чисто механическую эволюцию. Немного этот вопрос я затронул в "Проблеме целесообразности", рассчитываю этой зимой его развить более тщательно. Рационалистом я являюсь в смысле Гегеля, считающим, что антиномии свойственны каждой науке но наука движется именно снятием антиномий, но после снятия появляется новая антиномия и т.д. до бесконечности. Старый же рационализм типа Базарова полагал, что уже сейчас некоторые проблемы являются окончательно разрешенными. Может быть, мы и знаем сейчас кое-что, составляющее абсолютную истину, но поручиться мы ни за что не можем. Поэтому я и различаю абсолютную истину и бесспорную истину. Абсолютная истина нам недоступна, мы можем только полагать, что к ней постепенно приближаемся, а бесспорная истина - это просто такое положение, против которого сейчас мы не можем выдвинуть никакого возражения. По весьма вероятно, что явится человек, который сумеет и против этого положения выдвинуть возражение.Вы знаете, что было время, что, считалось невозможным сомневаться в том, что сумма углов треугольника равна двум прямым, а сейчас уже можно сомневаться. Было время, когда «один плюс один равно один» был абсолютно бессмысленно, но если мы придадим первой единице значение множества всех нечетных чисел, а второй единице значение всех четных чисел, то как известно, они дадут множество одинаковой с ними мощности. Недавно в «Огоньке» была загадка 3 х 3 = 10, и аналогичные этому, вроде 3+3=10. И указано было, что математик нашел эти формулы, вроде совершенно правильным, если первую считать написанную по девятеричной системе, а вторую по шестеричной.

Думаю, что при известном остроумии и Ваша формула 2х2=5 может получить рациональное обоснование. Если это обоснование дается только для того, чтобы подкрепить формулу нелепую при других основаниях, то мы должны его отвергнуть, но если это новое обоснование помогает нам понять многое из того, что раньше было непонятно, то мы его вправе использовать как рабочую гипотезу. В этом, я думаю, заключается разница между чистым ползучим эмпиризмом и отсутствием догматизма. Ползучий эмпирик всякий новый факт принимает за доказанный и часто повторяет: "Один новый факт может опровергнуть самую красивую теорию. Чистый догматик даже не станет проверять фактов, противоречащих его взглядам: " Тем хуже для фактов" - фраза кажется, ошибочно приписываемая Гегелю. Критически мыслящий человек, лишенный догматизма, не станет бежать за каждым новым шумом на улице, очень часто он не станет проверять явно вздорной сенсационной новинки, но умеет вовремя отличить действительно новое, требующее радикальной перестройки существенных взглядов. Как будто этого высокого уровня уже достигли точные науки и там радикальные, но обоснованные новшества не вызывают оппозиции. В биологии же мы, конечно, ещё топчемся и теоретический сумбур в головах не вероятный, что однако не мешает биологам говорить особенно авторитетным тоном и даже импонировать представителям точных наук, как Р. Фишер, Шредингер и другие. Но не все биологи, конечно, таковы и старому К. Бэру принадлежит изумительное изречение "Наука неисчерпаема в своем источнике, вечна в своем стремлении, неизмерима в своем объеме и недостижима в своей цели" - и эти слова Были сказаны более ста лет тому назад почти в тоже время, когда Кант, например, полагал, что есть разделы науки уже законченные.

Теперь мое личное отношение к таким вещам как телепатия, массовый гипноз, спиритизм и прочее. Огромная масса чисто биологических фактов говорит в пользу наличия психической связи между организмами. Поэтому у меня нет никакой принципиальной враждебности к признанию подобных фактов, но мой коренной скептицизм часто задаёт себе вопрос: при каких условиях все подобные явления могу считаться доказанными. Мой скептицизм сильно увеличился в частности под влиянием двух совершенно различных переживаний: 1) прочтение книги Морозова "Христос" в 7 томах и 2) посещение цирка. Морозов в своей книге, а также в другой книге – «Откровение в грозе и буре» с чрезвычайным остроумием доказывает совершенно невероятные вещи. Я напомню вкратце, если Вы эту книгу не читали. Иерусалим и Помпея - одно и тоже: евреи никогда не были в Палестине; вся библейская история разыгрывалась в Италии; генеалогия четырех монархий: еврейской, египетской, римской и византийской касается одного и того же, устанавливается тождественность лиц: Христа и Василия - Великого (кажется и Рамзеса II), Давида и Диоклитиана, Цезаря и Констанции Хлора кажется: вся античная литература есть подделка и составлена во времена Возрождения и т.д. и т.д. Для меня совершенно ясно, что эти выводы ложные, так как они противоречат огромной массе фактов, подтверждающих обычное понимание, но у Морозова в 7 томах собрано огромное количество соображений и фактов, которые укладываются именно в его понимание. Поэтому я считаю, что книга Морозова не является реформой истории, но она чрезвычайно ценна как материал для того, что я называю практической гносеологией, т.е. наукой об экспериментальном изучении источников ошибочных выводов и выработки критериев для устранения ошибочных заключений. После прочтения этой книги я не только уверился в том, что большинство биологических рассуждений часто покоится на привлечённых за волосы фактах, угодных для той или иной теории, но усомнился и во многом том, что для меня самого казалось несомненным.

Вторым источником моего скептицизма является посещение цирка. Я неоднократно посещал иллюзионистов в видел как из ящика, где ничего не было, вылезает 5 человек и т.п. фокусы, которые Вы, конечно, также видели. Я совершенно теряюсь и не могу ничего понять. Каждый раз смотрю очень внимательно, чтобы заметить какой-нибудь подвох и никогда не замечаю. Было время, когда я думал, нет ли здесь массового гипноза и не вполне соглашался с теми знакомыми, которые говорили, то никакого гипноза нет. Но вот недавно видел в кино "Китайский цирк" и там же те самые штуки. Но ведь киноаппарат же загипнотизировать невозможно. Поэтому я самому себе ставлю такое замечание: если я не могу разобраться при внимательном и неоднократном просмотре в таких вещах, которые производят, в сущности ремесленники в своей профессии, то как я могу быть уверен, что я вполне разбираюсь в аналогичных фактах, где я ничего не могу понять. Потому я кроме гипнотизма, в существовании которого, кажется, сейчас никто не сомневается, признаю телепатию и, по-видимому, ясновидение. В пользу существования возможности познания мира помимо органов чувств есть, по-видимому, достаточно много совершенно неоспоримых фактов и вся биология пестрит подобными явлениями, если к биологическим явлениям относиться без предвзятости. Что касается спиритизма, то к нему отношусь с большим скептицизмом. Слишком здесь много шарлатанства, нелепости, а в тех случаях, где нет ни того, ни другого, по-видимому, много самообмана. Хотя это не является спиритизмом, но я напомню вам вероятно известные факты о так называемых думающих лошадях, которые наделали много шума, по-моему, еще до первой войны. Дело заключалось в том, что у одного немца были лошади, которое по определенной буквенной и цифровой системе ударами копыт давали ответ на разнообразные задачи, в частности арифметические, вплоть до извлечения корня пятое степени из большого числа. Огромное количество авторитетных ученых посещали этих лошадей, часто неожиданно и в отсутствие хозяина и всякое подозрение в обмане было полностью устранено, Некоторые склонны были думать, что действительно лошади думают, но признание этого вывода мешало одно обстоятельство: лошади правильно отвечали на вопрос только тогда, когда решение было известно задающему. Если не ошибаюсь наш психиатр д-р Котик дал, по-моему, правильное толкование этому в смысле наличия телепатии, т.е., что задававший вопрос бессознательно посылал какие-то импульсы лошади и тем добивался правильного ответа. Поэтому я полагаю, что и многие явления спиритизма, зарегистрированные добросовестными наблюдателями, вероятно, получат иное объяснение, а не то, которое дается спиритами. Слишком у них наивно выходит. Ко всему этому надо относиться свободно, без предвзятой мысли и этому, конечно, мешает наличие большого количества философских и биологических предрассудков.

Вы совершенно правы, что обычно согласие с так называемым разумом сводится к согласию с верой. Наличие веры неплохо, но только тогда, когда она не окостенела в догмат и не выступает под маской разума, а сейчас мы как раз это и имеем. Но разум тут не виноват.

Коснусь теперь другой Вашей фразы: «Из тех непреодолимых затруднений в которые ставят все проблемы о происхождении выйдут те, что признают чудо, но не в том смысле, как признает религия, а в смысле относительности всех законов, природы, которые изменяются во времени, не изменение которых не поддаются никакому объяснению».

Поскольку всякое объяснение относительно и мы можем до бесконечности двигаться, по ступеням объяснения, то в этом смысле можно согласиться, что окончательного объяснения мы не получим, но всякое раскрытие нового закона природы или признание изменяемости законов природы (которое очевидно объединяется каким-то высшим законом) уже является объяснением в чисто этимологическом смысле: где было темно стало яснее. Что касается понятия чуда, то не следует думать, что чисто богословское понимание его означает противоречие его всяким законам природа. У блаженного Августина есть выражение (я его читал, кажется у Вас). "Чудо не противно природе, а противно тому, что нам известно о природе". Что мнение блаженного Августина не является его личным мнением я сужу по тому, что в «Беседе на шестоднев» Василия Великого имеется совершенно аналогичное суждение по поводу возможности девственного зачатия. Могут ли законы природы изменяться. Как ни странно, но по «этому вопросу сейчас наблюдается трогательное единодушие, с одной стороны между такими иррационалистами как вы и многими современными марксистами. Мне говорил мой приятель проф. Я.И. Френкель (физик), что при одном собеседовании в Москве ему прямо ставили на вид, что диалектическое мышление требует признания изменяемости законов природы. Я полагаю, что надо сказать несколько иначе: мы не в праве утверждать, что законы природы неизменны, но не имеем права утверждать, что они обязательно изменяются и, в частности, современные марксисты отошли от Энгельса, который признавал неизменность законов изменение материи. Вам конечно, известно мнение Пуанкаре, который утверждал, что если бы законы природы изменялись, то мы не могли бы этого заметить. Я думаю, что научным постулатом будет признание наличия универсальных законов, обнимающих все пространство и время, а на определенном отрезке пространства и времени эти универсальные законы заменяется упрощенным их выражением, касательной вместо отрезка кривой и эти упрощенные выражения многими учеными возводятся в ранг неизменных законов природы, в эту ошибку впал и Энгельс. Происходит тоже, что с геодезистами. В малом масштабе вполне можно применять плоскую тригонометрию, а в большом требуется сферическая. В биологии существующие споры, я понимаю так, что менделисты ошибаются, питаясь принять установленные ими законы за единственные законы и универсальные законы в наследственности, а их противники просто отрицают и законы Менделя, вполне приемлемые в определенных условиях.

Теперь о сравнительной ценности наук. Когда Вы говорите, что критерием ценности не может быть полезность, то тут я с Вами не спорю, Ваша оценка математики превосходна: "Сейчас больше всего выставляется полезность, но я думаю, что настоящая, чистая математика, оказалась бы тогда невысоко. Ведь это единственная наука, ставящая условием красоту, изящество и т.д. Она стоит на грани искусства и науки. Ее следует оценивать не только как полезную науку, но также как расцениваются прелюдии Шопена или симфонии Бетховена".

Все это просто великолепно, но допускает дальнейшее развитие. Критерий полезности - чрезвычайно опасный критерий. Если бы в течение всего развития всей науки, а не только математики, над ученым сидели бы люди требовавшие только полезности, но вместе с тем разбиравшиеся в науке, то прогресс человечества остановился бы и в конце концов погоня за пользой принесла бы неисчислимый вред. Думаю, что именно это случилось в свое время в Китае и блестящая цивилизация остановилась на несколько сот лет. Полагаю, что примерно тоже произошло в чрезвычайно утилитарной Римской Империи. Подлинного величия науки достигла та цивилизация, которая открыто или скрыто не гонялись непосредственно за пользой или ставила такие фантастические планы, которые неизбежно влекли длительные, бесполезные исследования. Астрономия родилась из мнимо полезной астрологии, химия - из мнимо полезной алхимии. Сейчас большой опасности как будто нет, так науки усложнились и польза точных наук так очевидна, что поддержка науки является само собой разумеющейся, но если имеющие возможности задержать развитие науки понимают тонкости науки, то они неизбежно проникнутся пониманием красоты чисто науки и будут ее поддерживать, хотя бы в этом и не сознавались, а те, кто в тонкостях точных наук не разбирается, не смогут отличить, что там полезного, что бесполезного. Что математика совмещает в себе и высокую науку и высокое искусство-это, конечно, бесспорно, но Вы не правы, что это единственная наука, ставящая условием красоту, изящество и т.д. Эстетические эмоции играют огромную роль и, например, в систематике насекомых. Многим кажется занятие систематикой занятием скучным и сухим. Но я вот недавно показывал под бинокулярным микроскопом некоторых клопов, блошек и прочих насекомых знакомым, в частности одному художнику. Тот пришел в полный восторг и даже, вопреки своей обычной чрезвычайной вежливости, стал довольно грубо отталкивать даму от микроскопа, чтобы поскорее повидать новый экспонат и, увидев его, воскликнул восторженно: " Какое великолепие".

Разница только в том, что у математиков их эстетические эмоции находятся в полной гармонии с их рациональными ощущениями, они их нисколько не скрывают, а у биологов принято отрицать объективную красоту, все сводить на полезность и потому систематики, будучи эстетами, от природы, обычно стесняются в этом признаваться. Есть, правда, исключения: австрийский энтомолог Бруннер фон Ватенвиль написал даже книжку «Великолепие красок у насекомых», где показывал наличие эстетических канонов в окраске и рисунке насекомых, но эта книга совершенно не гармонирует с ходячим биологическим мировоззрением.

Ваше положение о том, что математика может прилагаться и к биологии только при непременном постулировании абсолютной целесообразности, можно принять только в том случае, если принять не только утилитарную, (как это обычно делается), но и эстетическую целесообразность.

Ваше мнение, что такие науки как психология, политическая экономия и прочие никогда не станут точными, по-моему, догматично. Если под точностью понимать абсолютную точность, то тогда ясно, что кроме математики вообще не может быть точных наук, так как всякие суждения о внешнем мире отягощены неизбежными ошибками опыта, но мне кажется, что под точными науками надо понимать не те, у которых все данные абсолютно точны, а те, где мы имеем возможность формулировать точные законы и можем оценить погрешность нашего опыта. Тогда, конечно, психология и другие науки всегда будут отставать от физики по степени своей точности, но они выйдут за категории наук, где все положения неопределенны и совершенно нет критериев оценки точности нашего опыта. Даже литературоведение может быть точной наукой и сейчас уже появилось довольно много работ, где теория вероятности применяется для подлинности текстов и т.д. Юриспруденция тоже может быть точной наукой, попытки были сделаны, насколько мне помнится, Лапласом и Пуасоном, их, по-моему, зря охаяли, но для меня ясен путь развития юридических наук в направлении точности.

Ваше мнение о философии, что она стоит выше науки, так как берет проблемы высшего порядка, большей частью неразрешимые человеческим разумом. Конечно в оценке наук нельзя пользоваться одним критерием. Один критерий – совершенство полученных результатов, другой - высота поставленных задач. По первому критерию, конечно, точные науки стоят на первом месте, по второму биология, например, и философия им, во всяком случае, не уступают, а вероятно стоят выше. Но эти науки могут претендовать на равноправие только в том случае, если есть надежда на их совершенствование. Если же, как часто говорят, в биологии не применимы точные методы, то значит, биология всегда должна считаться второразрядной наукой. Если Вы признаете, что в философии большинство проблем неразрешимо, то этим самым философии, как науке, Вы выносите смертный приговор. Мое понимание такое, что философия действительно ставит проблемы наиболее высокого порядка, я ее склонен определять как учение о наиболее общих постулатах нашего мышления. Кажущаяся принципиальная неразрешимость этих высших проблем объясняется тем, что все проблемы казались сравнительно простыми и полагали, что они могут быть разрешены чисто интуитивно, умозрительно. Это оказалось ошибочным. Эти проблемы не могут быть разрешимы без содействия всех наук, но я так думаю, что скептицизм в отношении принципиальной неразрешимости основных проблем не обоснован.

О мещанстве. Вы меня неправильно поняли, когда я называю мещанами Юлия Цезаря, Кромвеля и Наполеона. Я там ясно пишу, что они являются людьми, которых никто мещанами не назовет, но у которых имеются элементы мещанства, прежде всего недостаток чувства собственного достоинства.

Другой вопрос о стимулах деятельности. И Робеспьер и Кромвель, конечно, действовали, прежде всего, из честных побуждений реформировать общество, но, видимо, на Кромвеля вино власти подействовала в у него сила склонность к внешней пышности, которую ему приходилось ограничивать из-за своих пуританских соратников. Побуждения Цезаря мне не вполне ясны, а что для Наполеона основным стимулом была личная слава - мне кажется несомненным.

Но, так как его личная слава совпала со славой Франции, то он добился неограниченного поклонения большинства французов.

Рыцарское понятие чести, по-моему, неплохо разобрано Шопенгауэром в его «Афоризмах житейской мудрости». Это, по-моему, единственно хорошее, что в этих афоризмах содержится. У меня есть подробный разбор, который думаю включить в следующий выпуск "Мыслей о многом", как равно и размышления по поводу Ивана Грозного, которые я думаю написать.

На этом кончаю. Очень рад побеседовать с вами и надеюсь, что буду иметь удовольствие побеседовать с вами не только письменно, но и лично. Филарет Дмитриевич мне уже давно не пишет, неужели никак не может устроиться?

Привет всей вашей семье.

Ваш А. Любищев
Фрунзе, 24 августа 1951 г.